Многообразие человеческих особенностей

Мало того, он не только умеет находить и уважать во всех религиях религию — он требует равного полномочия и для такого душевного склада, который полагает возможным совершенно отказаться от религиозных идей. Он освобождает религию от всех внешних форм: он возвышает до аналога религии нравственное чувство, стремящееся к идеалу совершенства, помимо представления о Боге и бессмертии. Он стоит на точке зрения абсолютного гуманизма. Его уважение к вечно человечному в бесконечном многообразии человеческих особенностей относится к глубоко верующему, так же, как и к неверующему, к поклоняющемуся богам и идолам, так же, как и к атеисту, к благочестиво верующему, как и к мужественному, прометеевскому образу мыслей. С одинаковым сочувствием и пониманием изображает он и тот, и другой. Его гуманизм до такой степени заражен кантовской философией, что он усматривает ядро человеческой натуры в нравственном настроении и чистоту нравственности — в ее безусловной независимости и автономии. но это ядро не кажется ему погибшим там, где он видит его в оболочке религиозных идей и чувствований, чистота кажется ему ненарушенной, когда нравственная воля претворяется в чувство и вдохновение. Первый портрет он списывает, как кажется, с людей вроде Лкоби, для последнего он заимствует некоторые черты из «Прометея» гёте, больше же всего — из собственного душевного настроения. Он в самом деле рисует свой собственный портрет: он сам и есть именно тот, кто удовлетворяется «идеей совершенства, не соединяя суммы всего нравственного добра в идеале божества», тот, кто в цвете молодости «через полноту и сознание внутренней силы чувствует себя возвышенным над всем преходящим». Он чувствует себя человеком, который без представления о Боге и бессмертии проникнут божеством, человеком, чье сердце и без религиозных представлений «святое, пламенное сердце». Нбо эта идея совершенства для него «не одна лишь холодная рассудочная идея», а «горячее движение сердца».