Своеобразие развития

«Оригинальность» впрочем, не совсем соответствующее слово — оно должно обозначать здесь больше «самобытность», нежели «самостоятельность и своеобразие развития»: везде чувствуется влияние старых и новых писателей, но они настолько переработаны, так своеобразно взаимно согласованы, что все они отодвигаются на задний план этим индивидуальным Гумбольдтовым складом. Нельзя обладать большей готовностью учиться; нельзя быть менее человеком школы; никто не подчиняется с большей скромностью и уважением воззрениям такого человека, как Кант; никто не сможет быть больше застрахован от опасности поддаться влиянию авторитета, дать умственной силе увлечь себя в одностороннем направлении. Даже глубина и систематика великого философа не имеют над ним власти; но он симпатизирует ему от всей души; он восхищается его воззрением, потому что это было бы и без Канта его собственное воззрение. Именно это обращение к внутреннему человеку, это перенесение центра тяжести с внешнего явления к глубинам человеческого существа составляют ту трансцендентальную черту, которую он разделяет с Кантом. С ней Кант следует наперекор метафизическим построениям своих предшественников, Гумбольдт — наперекор внешним и блестящим правительственным и законодательным системам своего столетия. В обоих случаях проявляется все тот же субъективизм. Они оба ищут человека, затемненного и скрытого перемудрившим себя умозрением и ненормальным государственным устройством. Это старинное протестантско-германское влечение к внутреннему и индивидуальному, возобновленный протест реформации против несвободного состояния и против стремления к внешнему, вызывающий при общей мизерности наших жизненных условий там — отвлеченное философское учение, здесь — эксцентричную теорию о пределах государственной деятельности.